Неточные совпадения
Из брички вылезла девка,
с платком на голове, в телогрейке, и хватила обоими кулаками в ворота так сильно, хоть бы и
мужчине (малый в куртке из пеструшки [Пеструшка — домотканая пестрая ткань.] был уже потом стащен за ноги, ибо
спал мертвецки).
Сюда! за мной! скорей! скорей!
Свечей побольше, фонарей!
Где домовые? Ба! знакомые всё лица!
Дочь, Софья Павловна! страмница!
Бесстыдница! где!
с кем! Ни дать ни взять она,
Как мать ее, покойница жена.
Бывало, я
с дражайшей половиной
Чуть врознь — уж где-нибудь
с мужчиной!
Побойся бога, как? чем он тебя прельстил?
Сама его безумным называла!
Нет! глупость на меня и слепота
напала!
Всё это заговор, и в заговоре был
Он сам, и гости все. За что я так наказан!..
Он видел, что толпа, стискиваясь, выдавливает под ноги себе
мужчин, женщин; они приседали,
падали, ползли, какой-то подросток быстро,
с воем катился к фронту, упираясь в землю одной ногой и руками; видел, как люди умирали, не веря, не понимая, что их убивают.
— Сбоку, — подхватила Пелагея Ивановна, — означает вести; брови чешутся — слезы; лоб — кланяться;
с правой стороны чешется —
мужчине,
с левой — женщине; уши зачешутся — значит, к дождю, губы — целоваться, усы — гостинцы есть, локоть — на новом месте
спать, подошвы — дорога…
Все подходили по очереди к Гарибальди,
мужчины трясли ему руку
с той силой,
с которой это делает человек,
попавши пальцем в кипяток, иные при этом что-то говорили, большая часть мычала, молчала и откланивалась.
— То есть как это вы не понимаете? Вы когда-нибудь
с мужчиной спали?
«Я
падаю нравственно и умственно! — думал иногда он
с ужасом. — Недаром же я где-то читал или от кого-то слышал, что связь культурного человека
с малоинтеллигентной женщиной никогда не поднимет ее до уровня
мужчины, а наоборот, его пригнет и опустит до умственного и нравственного кругозора женщины».
— Нет, он
мужчина, а
мужчины все честолюбивы; но Ральф — фи! — это тряпка! Индиана не могла быть
с ним счастлива: она
попала из огня в воду.
Ченцов между тем, сходя
с лестницы, точно нарочно
попал на глаза Миропы Дмитриевны, всходившей в это время на лестницу. Она исполнилась восторгом, увидав выходящего из квартиры Рыжовых
мужчину.
«Однажды, во время пира, одну из них, черноволосую и нежную, как ночь, унес орел, спустившись
с неба. Стрелы, пущенные в него
мужчинами,
упали, жалкие, обратно на землю. Тогда пошли искать девушку, но — не нашли ее. И забыли о ней, как забывают обо всем на земле».
Я
попал на именины и хотел, разумеется, сейчас же отсюда уйти; но меня схватили за руки и буквально силой усадили за пирог, а пока ели пирог, явился внезапно освободившийся от своих дел капитан Постельников и
с ним
мужчина с страшными усищами: это был поэт Трубицын.
По тротуару шёл высокий плотный
мужчина с белокурыми волосами. Волосы он зачесал назад, они красиво
падали из-под шляпы на плечи, лицо у него было большое, благородное,
с пышными усами. Одетый солидно, он оставлял впечатление важного, сытого барина.
В одну минуту столпилось человек двадцать около того места, где я остановился;
мужчины кричали невнятным голосом, женщины стонали; все наперерыв старались всползти на вал: цеплялись друг за друга, хватались за траву, дрались,
падали и
с каким-то нечеловеческим воем катились вниз, где вновь прибегающие топтали их в ногах и лезли через них, чтоб только дойти до меня.
Со свечой в руке взошла Наталья Сергевна в маленькую комнату, где лежала Ольга; стены озарились, увешанные платьями и шубами, и тень от толстой госпожи
упала на столик, покрытый пестрым платком; в этой комнате протекала половина жизни молодой девушки, прекрасной, пылкой… здесь ей снились часто молодые
мужчины, стройные, ласковые, снились большие города
с каменными домами и златоглавыми церквями; — здесь, когда зимой шумела мятелица и снег белыми клоками
упадал на тусклое окно и собирался перед ним в высокий сугроб, она любила смотреть, завернутая в теплую шубейку, на белые степи, серое небо и ветлы, обвешанные инеем и колеблемые взад и вперед; и тайные, неизъяснимые желания, какие бывают у девушки в семнадцать лет, волновали кровь ее; и досада заставляла плакать; вырывала иголку из рук.
Вы все здесь, семь, восемь здоровых, молодых
мужчин и женщин,
спали до десяти часов, пили, ели, едите еще и играете и рассуждаете про музыку, а там, откуда я сейчас пришел
с Борисом Александровичем, встали
с трех часов утра, — другие и не
спали в ночном, и старые, больные, слабые, дети. женщины
с грудными и беременные из последних сил работают, чтобы плоды их трудов проживали мы здесь.
—
Спать я тебе не даю? — спрашивал
мужчина с желчной иронией. —
Спать тебе хочется? А если ты меня, может быть, на целую жизнь сна решила? Это ничего? А? У, под-длая!
Спать хочется? Да ты, дрянь ты этакая, ты еще дышать-то смеешь ли на белом свете? Ты…
Ну, и старушка, поослабнувши, конечно, опустились в кресло и только вскрикнула: «Люди, где вы?» А Ольга Николавна, прижавшись тем временем
с детьми за бабенькины плечи, видят, что у одного из
мужчин борода и усы
спали, — глядь, это Федор Гаврилыч.
Мужчина поднялся, вытянулся во весь рост и сорвал
с себя маску. Открыв свое пьяное лицо и поглядев на всех, любуясь произведенным эффектом, он
упал в кресло и радостно захохотал. А впечатление действительно произвел он необыкновенное. Все интеллигенты растерянно переглянулись и побледнели, некоторые почесали затылки. Евстрат Спиридоныч крякнул, как человек, сделавший нечаянно большую глупость.
— Я делаю самые простые выводы из самых простейших фактов, — сказал он, — и притом из общеизвестных фактов, которые ясно убеждают, что
с женщиной поступают коварно и что значение ее все
падает. Как самое совершеннейшее из творений, она призвана к господству над грубою силой
мужчины, а ее смещают вниз
с принадлежащего ей положения.
Мой счетчик в груди застучал бешено,
упал на пол и почти разбился, когда наконец я узнал
мужчину, — о, это был Магнус, только Магнус, милый Фома, отец, будь он проклят
с своими отеческими объятиями!
Одним скачком
попал он наверх, на плешинку, под купой деревьев, где разведен был огонь и что-то варилось в котелке. Пониже, на обрыве, примостился на корточках молодой малый, испитой, в рубахе
с косым воротом и опорках на босу ногу. Он курил и держал удочку больше, кажется, для виду. У костра лежала, подобрав ноги в сапогах, баба, вроде городской кухарки; лица ее не видно было из-под надвинутого на лоб ситцевого платка. Двое уже пожилых
мужчин,
с обликом настоящих карманников, валялись тут же.
Ему и вчера сделалось неприятно, что они
с Серафимой
попали на этот пароход. Их первые ночи проходили в таком соседстве. Надо терпеть до Нижнего. При хозяйке, не отказывавшейся от заигрывания
с мужчинами, состоял хромой татарин, еще мальчишка, прислужник и скрипач, обычная подробность татарских притонов.
За Давыдовым по пятам всюду следовал смотритель, офицер-поручик, взятый из запаса. До призыва он служил земским начальником. Рассказывали, что, благодаря большой протекции, ему удалось избежать строя и
попасть в смотрители госпиталя. Был это полный, красивый
мужчина лет под тридцать, — туповатый, заносчивый и самовлюбленный, на редкость ленивый и нераспорядительный. Отношения
с главным врачом у него были великолепные. На будущее он смотрел мрачно и грустно.
Но — бедный немец! — пока на его спичке разгоралась синим огоньком сера, он увидел такую картину. На кровати, что ближе к стене,
спала женщина, укрытая
с головою, так что видны были одни только голые пятки; на другой кровати лежал громадный
мужчина с большой рыжей головой и
с длинными усами…
Момент, когда девушка
падает в объятия
мужчины — великий момент всей ее жизни, не в смысле условной нравственности, а в смысле того глубокого психического переворота, который происходит в ней, открывая новый мир неизведанного наслаждения, срывая последнюю завесу
с окружающего ее жизненного горизонта.
Теперь снова женщина, которую он любит, вступила на еще более скользкие подмостки кафешантана, и хотя разум говорит ему, что это она сделала исключительно из любви к нему, но все же, кто знает, что тот фурор, который она произвела среди
мужчин, глядящих на нее, по ее собственному выражению, как голодные собаки, и о котором она говорит
с нескрываемым восторгом, не вскружит ей головку и она не пойдет по стопам той же Гранпа, а, быть может,
падет еще ниже.
На одной из скамей, непрерывно тянувшихся вдоль стены, на меху лисьей шубы
спала девочка лет восьми, в коричневом платьице и в длинных черных чулках. Лицо ее было бледно, волосы белокуры, плечи узки, всё тело худо и жидко, но нос выдавался такой же толстой и некрасивой шишкой, как и у
мужчины. Она
спала крепко и не чувствовала, как полукруглая гребенка, свалившаяся
с головы, резала ей щеку.
— Вы думаете — я дурачусь. Клянусь вам, я совершенно серьезна… ведь это так трудно в Петербурге
напасть на
мужчину, хоть немножко из ряду вон… Извините, что я вам это все прямо… Мне
с вами хотелось бы побольше поговорить, да не знаю, как это сделать.
Мне очень досадно, что я не в Михайловском театре. Деверия должна нынче канканировать. В прошлую субботу я так хохотала. Старик Верне пресмешно был одет в солдатский мундир и красные панталоны. В пятой фигуре он выделывал соло… Недавно я видела Лелеву: давали"Десять невест". После французов это — детские танцы. Мне бы хотелось увидать настоящий, канкан. А где его увидишь? Поехать на пикник… Или
попасть к Огюсту, когда приедут
мужчины с француженками?
— Хе, хе, хе… Все равно… Это действительно все равно, какой
мужчина живет в одной квартире
с моей супругой… Это действительно все равно… Только, по-человечески, вас жаль…
Попали вы в логовище пантеры… Я-то не боюсь, я укротитель.
Спать-то захотелось, а как лег на постель, так сон и прошел; и снова до утра ворочался и курил, придумывая себе честные и подходящие занятия. Два отыскал как будто и подходящих: лакеем в ресторане (сейчас
мужчин мало) или кондуктором на трамвае. Но днем, при свете солнца и ума, понял вздорность этих предложений, совершенно несовместимых
с моим слабым здоровьем и непривычкою к лакейскому трудовому делу. Куда уж!
Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, всё ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя,
с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках,
попал туда, к этим большим, страшным, жестоким
мужчинам, которые там что-то сражаются и что-то в этом находят радостного, — тогда матери показалось, что его-то она любила больше, гораздо больше всех своих детей.
Прежде всего, почему он не обращался
с этою своею подругой так, как она заслуживает, то есть почему не бил ее? Ведь каждая француженка бита кем-нибудь — не мужем, так любовником. Они не понимают мужского авторитета иначе, как этим способом. И ему стали припоминаться сцены из романов и пьес, где
мужчина поднимает оба кулака характерным французским жестом, вскрикивает: « Misérable!», а женщина
падает на колени и защищает свой загривок.